В разных положениях, по разным поводам, причинам и соображениям, как вода, стремящаяся к узкому горлышку воронки, мысль человека, сдавленная страданием, устремляется к самоуничтожению… Страдание же есть тайна, понятная лишь немногим, хотя и открытая всем. «Перечеркни свою жизнь… просвета нет… все кончено… бессмысленно все…» — шепчут спазмы души, и какая-то подхватывающая и притягивающая (словно обнадеживающая!) сила влечет к уходу от страданий бессмыслия. «Покоя… Освобождения… В моей власти это». Что? — страшный вопрос. — Что это в моей власти? Нажать гашетку?.. И здесь открывается вера самоубивающейся души: темная, блуждающая, тупая, иногда страшливая, переплетенная с зарницами святых сомнений, — вера в то, что «ничего нет», или есть «покой», или (самое беспомощное) «Бог простит».
Взрыв низкой гордости, преступного товарищеского подстрекания оскорбленного самолюбия (оскорбленного по Промыслу, для смирения), утрата кумира — идеала жизни: денег, наслаждений, чувственной или идеальной любви, друга, ребенка, женщины (озарявшей жизнь вместо Бога), прекращение праздной жизни, телесного здоровья, славы перед людьми или надежды на эту славу… Все кумиротворчество, на которое только способна душа, отошедшая от Духа Утешителя или пришедшая к Нему, — влечет человека к самоистреблению, по непреложному закону вечной Божьей правды, распростертой над человеческой свободой.
Великое томление испытываемого духа! Выдержит — пригоден для настоящей вечной жизни. Не выдержит — Крест повален, и им перечеркнуто существование человека для жизни Жизни открыто для жизни смерти. Это тоже «жизнь», только иная, чем жизнь Жизни.
Бедные страдальцы самоубийцы! Как ответственны за вашу гибель ваши близкие, ваши отцы, ваши друзья, ваши пастыри, — те, кто вас воспитывал, те, кто с вами грешил, кто не поддержал вас, кто не молился за вас, когда вы были в возможности вечной жизни Жизни. Вы повалили Крест, вы свергли страждущего за вас Христа на землю. Вы убили, вы отравили, вы бросили под поезд Самого Бога: вечно живущую в вас Жизнь — неизреченной любви к вам. Вы не приняли искупления, кратких земных очищающих страданий,— сладких для принявшего,— о, гораздо более сладких, чем те призрачные наслаждения, в тоске по которым вы умерли. Да, в вашей власти было сделать это, как подсказала, шепнула вам сила зла, не имевшая над вами тогда никакой власти, но в вашей же власти было не делать этого. В вашей власти было знать, что есть Бог, что Он есть не только высшее выражение Правды и Справедливости, недоступных вашему пониманию, но даже гораздо более всех этих слабых человеческих понятий.
В вашей власти было понять, что не может Бог дать Крест и не дать сил, — что в вашей власти было обратиться к Богу, спастись призыванием (не ложным) Его имени.
Если бы могли ответить, ответили бы некоторые из вас: «Мы обращались к Богу, и Бог нам не помог…» Но, братья, поймите — пусть идущие к тому же злу, к которому вы пришли, поймут, что не всякое призывание Бога есть обращение к своему Создателю. Призвать так, как вы призвали, — это не значит обратиться к своему Небесному Отцу. «Если Ты Сын Божий, сойди с Креста», — иными словами, но так говорили вы. Это призывание Бога людьми, проходящими мимо Креста. Это — не молитва. Призвать, обратиться к Богу, значит — прежде всего — покориться Его воле и, уже покорившись Богу, — молиться Ему. Ропотливое, боязливое за себя, пристрастное к своему низшему кругу жизни, бьющееся в своем мирке, разве может наше сердце соединиться с Пламенем Триединого Божества? Это — невозможно, и потому не считайте, что вы призывали Бога, когда вы беспокойно обращались к Нему, как к виновнику ваших страданий или как равнодушному их зрителю.
Те, кто призвал Бога, Творца, покорившись Ему, — те остались живы, и их жизнь есть открытое свидетельство против тех, кто не покорился. На последнем Суде никто не сошлется на «обстоятельства» или «обстановку» или на «невыносимое состояние духа», как на «причины своего самоистребления». Тут же будут стоять легионы людей святых, Божиих, бывших в более тяжких обстоятельствах, в более невыносимой обстановке и в более нестерпимом состоянии духа. Они были во всем этом и покорились Богу, не приняли помысла клеветнического на Создателя любви. И это было как раз то, что сделало их теперь — по праву — сияющими и свободными. Сияние это было предложено и вам… Чем тяжелее испытание, тем больше, значит, Божье доверие к человеку (исповедники, мученики!), тем большее должно быть ожидание доверия человека к Богу. Поймите это… Отвергнутая тайна Креста есть отвергнутое пламя любви.
Отвергнуть Божью жизнь! Это не случается сразу. — Шаг за шагом подготовляет себя несчастный к этому в течение всей своей жизни! Закопавший десять талантов скорее подготовит себя к убиению, чем закопавший один талант. Но и этот последний не к жизни себя готовит.
Попущение Богом самоубийств телесных есть зов Божией трубы, кричащей миру о том, что:
1) Есть самоубийство духовное: атеизм теоретический и практический (при не оживляющей душу мнимой вере в Бога);
2) есть у человека свобода произволения, и, (что самое главное)
3) существует во вселенной богооставленность.
Самоубийца (как и всякий грешник, соглашающийся на грех), говорящий о своей вере в Бога, не верит в возможность богооставленности. «Господь так милосерд»,— говорит он, принимая яд. Какая хитрая уловка зла, какое тонкое и кощунственное искушение.
«Господь так милосерд»,— говорит блудник, идя на блуд, вор на воровство, убийца на убийство. И то величайшее, святое святых, милосердие Божие, которое ведет нас к покаянию, грешники, знающие свой грех и остающиеся нераскаянными, обращают в оправдание своего преступления. Это все равно что Иуда Искариотский, идущий предавать своего Учителя и Бога, говорил бы: «Господь так милосерд…» Да, Господь силен простить и миллионы иуд, но лишь тех, которые «не ведают, что творят», и не создают в себе самих геенны томления, а, узнав, что сотворили, — каются великим «плачем сердца» перед Богом Спасителем. Самоубийство же «верующего» есть то лобзание, о котором предупреждает Церковь перед св. Чашей.
Св. отцы, тонко знакомые с ухищрениями и методами действий бесплотного врага, говорят истину, которая подтверждается всюду и которую надо знать всем: «До падения нашего бесы представляют нам Бога человеколюбивым, а после падения жестоким» (преп. Иоанн Лествичник).
За кого молился Господь на Кресте? Молился за тех распинателей, которые «не ведают, что творят». За Иуду Господь уже не молился («не о всем мире молю…» — Иоанн 17, 9), ибо сознательно грешащий есть «сын погибели», и он должен непреложно пойти «в свое место», по слову Евангелия (т. е. самоистребиться).
Закон самоистребления был так силен в Иуде, что даже после того, как он повесился, он — упал, и из него выпали внутренности. Для всей человеческой истории образ того, что физическое самоубийство есть лишь выпадение того, что внутри (т. е. самоубийства духовного).
Механической бездуховной спасаемости нет, как нет и бездуховной гибели.
Человек имеет свободную волю призвать на себя Божию, в Евангелии открытую, или не признавать ее, и тем оставить перед злой богооставленной волей демонов.
И потому есть грех к смерти (1Ин. 5:16). Грех противления жизни. Бог велел о нем написать апостолу любви, ибо этот грех — против любви, убийство своей любви к Богу: самоубийство.
Церковь не может совершить над самоубийцей ни отпевания, ни панихиды. С пением трисвятого Церковь провожает его останки до кладбища, вручая почившего Богу, каясь за него перед Пресвятой Троицей. И — келейно умоляет за него Творца. Но иного пения Церковь не может дать, ибо иное пение было бы неправдой, а Церковь никогда не говорит неправды. «Блажен путь, воньже идеши днесь душе, яко уготовися тебе место упокоения» (прокимен погребения),— не может сказать Церковь, зная весь ужас души, самовольно оторвавшейся от тела. Не может Церковь сказать и того, что упование свое усопший возложил на Бога («На Тя бо упование возложиша, Творца и Зиждителя и Бога нашего…» — слова панихиды).
И не ставится над самоубийцей Крест. На Кресте был распят Бог, претерпевший человеческую жизнь — весь ее позор и всю ее боль.
