Вижу смутную землю — обитель скорбей,
Вижу смертных, спешащих к могиле своей,
Вижу славных царей, луноликих красавиц,
Отблиставших и ставших добычей червей.
Не завидуй тому, кто силен и богат.
За рассветом всегда наступает закат.
С этой жизнью короткою, равною вздоху,
Обращайся как с данной тебе напрокат.
Омар Хайям
ПРОЛОГ
Память смертная поставлена в наборе святоотеческих смыслообразующих механизмов жизни на одно из самых почетных мест. Но как ею пользоваться? Как мантрой, бубня себе под нос Соломоновское «все пройдет»? Как напоминалкой «Дорожите временем, ибо дни лукавы»? (Еф.5:16). Может быть поставить череп у себя на столе в качестве мандалы? Что мы знаем о смерти, и какое понятие вкладываем в само это слово? Об этом я хотел бы поразмышлять с нашими читателями.
Первое знакомство
Впервые я познакомился со Смертью в детстве. Она сама пришла ко мне в гости с визитом вежливости, представилась и тактично спокойно удалилась. Тогда я впервые узнал, что должен умереть. Не помню сколько мне было лет, знаю только, что в школу еще не ходил. Когда госпожа Смерть назвала себя, я не поверил. Для меня это было шоком. Помню, как побежал к тетке, я ее называл «няня», она со мной возилась все детство. Я хотел узнать «правда ли то, что я когда- то умру»? Помню как надеялся что няня скажет, «нет, это не правда». Но она сказала «Ну это же не скоро, это еще когда будет, ты еще маленький»…
Я проплакал весь день. Понял, что это правда. Помню, как я закрывал глаза и пытался представить, как это, когда меня не будет. Но постоянно обнаруживал, что вот же я. Мне от этого было не по себе. Потом я представлял, как меня хоронят в землю. От этого в душу входил такой ужас, что я сразу бежал домой, наливал полную кружку коровьего молока, макал туда свежий хлеб, потом, пропитанный молоком хлеб, макал в сахар, и, медленно пережевывая этот комок молочного сахара, смотрел на яркое небо, вдыхал аромат свежей скошенной травы, и старался уже не представлять, как я буду лежать в темном узком гробу глубоко в земле. Молоко с хлебом и сахаром внушал мне оптимизм и желание жить. Смерть больше не заходила ко мне в гости, но память о ней навсегда сохранилась в моем сердце.
Второе знакомство
Это была болезнь. Очень серьезная. Весь мир начал меняться. Люди, события, бытовая текучка повседневности, все оставалось таким же, как и было, но как — будто за стеклом, в другом каком-то измерении. И…жуткое чувство парализующего страха. Это было не просто уныние. Возникало чувство раздавленности, бессилия и бездны, в которую ты летишь. Параллельно с этим приходит понимание того, что смерть это не ожидание, не созерцание того, что с тобой что-то происходит неладное. Смерть — это труд. Тяжелый, непосильный, каторжный труд. Чтобы понять как это, можно представить, что вы держите небольшую по весу гирю на вытянутой руке. Представили? Подержите ее пять минут, потом десять, пол часа, час… Это невыносимо больно и тяжело. Но вы можете опустить руку, сказать «фух, устал, не могу больше». А что делать, если бросить нельзя, невозможно? Это напряжение, эта мука продолжается не час или два, а недели, месяцы и становиться все больше, больше и больше, и сделать ты с ней ничего не можешь. Боль, напряжение растет постоянно и заполняет собой все клеточки твоего тела так, что уже ничего кроме боли и тяжести ты не чувствуешь.
μετάνοια
Параллельно со всем накатившем на тебя ужасом безысходности, приходит величайшее чувство смирения. Это не то смирение, когда мы бьем себя в грудь на исповеди и говорим какие же мы «такие и сякие». Это не медитация на тему « какая же я сволочь». Начинаешь реально понимать, что от тебя уже ничего не зависит. Что ты никто, и зовут тебя никак, и ты ничего не можешь и ни на что не способен.
И это чувство величайшего, всепоглощающего смирения напрочь выдавливает из тебя всякий грех. Даже тень страсти не может к тебе прикоснуться. Понимаешь на собственном опыте, что означают слова апостола Петра «страдающий плотью перестаёт грешить» (1Петр. 4:1.)
Ты перестаешь мыслить о жизни с позиции силы. Приходит переосмысление своих отношений с ближними, что в свою очередь вызывает чувство своего недостоинства. Любовь других людей, их забота и поддержка воспринимается как дар с огромной благодарностью.
Это необыкновенное чувство свободы от греха рождает покаянный плач. Грешить в этом состоянии смирения, все равно, что пытаться дышать под водой. Начинается другая жизнь, такая, какой она должна была быть всегда, если бы мы знали, что такое подлинное смирение.
Изменения качества жизни
В это время меняются все жизненные приоритеты. То, что казалось когда — то важным, напрочь утрачивает свое значение. На первое место выступает то, что присутствовало в жизни как некий привычный фон, на который ранее перестал обращать даже внимание. Тепло и любовь близких и родных тебе людей, красота мира, ценность и значимость каждого дарованного тебе дня жизни…
Но самое важное и удивительное — это возникновение потрясающей глубочайшей связи с Богом. Из интеллектуального идола, облечённого в богословские формы и определения, Бог становится очень близким и живым Папой, родителем, от которого зависит ВСЕ. Который тебя все равно любит, несмотря на весь позор и стыд твоей бездарно прожитой жизни. Возникает странное чувство смешения дикого страха и новой рождающейся любви. Эта любовь дает силы. Спасает надежда и вера в то, что Бог знает все, что происходит с тобой и в тебе. Это не снимает страх, но как то по — особенному его преображает.
Энантиодромия
Жизнь меняется. Часто мы находим кучу оправданий, чтобы ненавидеть, осуждать, не просить прощения. Опыт смерти учит нас говорить людям главные вещи, просить прощения, учиться доверять, ценить людей, смотреть на них с гораздо большей любовью и состраданием. Ты учишься жить. Волей-неволей всё неправильное начинает отсекаться. Самое главное — это то, что появляется колоссальное стремление к молитве. Не молиться невозможно. Молитва и жизнь начинают сливаться в одно целое. Отсекаются все мелочи и то, что было в жизни на самом деле неважно. Важно в этом случае продолжать жить так, как будто ты не умрешь никогда.
Продать жизнь подороже
Это «золотое» время жизни. Понимаешь всю ценность слова ВРЕМЯ. Каждую его каплю бережешь, чтобы не пролить, не опрокинуть. Хочешь успеть вместить в нее как можно больше доброго, правильного, спасительного. Оглядываясь назад, понимаешь, как много времени выброшено в никуда, прожито зря, растрачено бестолково. Становится больно и стыдно за эту безумную расточительность. Считаешь каждую минуту, каждую секунду. Лишь бы успеть. Каешься, молишься, где и как только можно, делаешь добро. И самое главное – понимаешь: вот она — настоящая жизнь. Вот как надо правильно жить, вот как бы я хотел прожить всю жизнь, а не только ее остаток. И боль, боль за то, что нужно было подойти к самой пропасти смерти, чтобы понять по — настоящему то, что всегда знал умом, но так и не понял сердцем. Что такое «память смерти» и «счастье жизни». Только человек, живущий памятью смерти, может по — настоящему получать радость жизни….
ЭПИЛОГ
Скорби жизни
Как правило, через скорби мы обретаем подлинность жизни. Скорбь возвращает нас к свой собственной глубине, от страха перед которой мы мучаясь плавали на поверхности жизни. Одна больная как-то сказала: «У меня все страшно болит. Но мне кажется, что вместе с болью из меня выходит все дурное».
Профессор Андрей Гнездилов, посвятивший всю свою жизнь помощи умирающим людям, рассказывал, что как — то увидел во сне своего больного, будто он пришел к нему после смерти поблагодарить за поддержку. А потом говорит: «Как странно — этот мир так же реален, как и мой мир. И мне не страшно». Просыпаясь, он подумал, ведь мы вчера виделись. А когда пришел на работу, узнал, что приснившийся больной скончался в эту ночь.
Мир надел на нас очки социальных условностей, построил ложную аксиологию, карабкаясь к вершинам которой мы теряем себя, свою лицо, постепенно из людей превращаясь в социальных животных, мертвых обезжизненных личностей. Бог дает нам иную систему жизненный ценностей и приоритетов которые призваны сформировать неповторимый иероглиф человеческой личности, какой она должна стать в замысле Божией о ней. Чем раньше человек проснется от опиума мира, лежащего во зле, и начнёт искать кислород горнего мира, тем больше шансов что он выздоровеет, что интоксикация греха не убьёт окончательно его душу. Память смертная при этом играет роль экзистенциональной линейки жизненных ценностей. Ее значимость каждого движения наших чувств, воли и разума.
Дивеевский монастырь. Сентябрь 2015 года
Приложившись к мощам преподобного Серафима Саровского, я вышел из храма. Ко мне подъехала на инвалидной коляске женщина без ног и попросила благословение поехать на канавку. Я благословил и предложил провести ее туда, что бы как-то облегчить ей эту дорогу. Пока я катил коляску, женщина рассказала мне, что она приехала из Киева, дорога была сложной, места в поезде были только на верхней полке. Ее туда закинули, она так там и пролежала всю дорогу… Сын инвалид, был в коме, сильно побили в армии. Сама же работала на заводе «Арсенал», там и получила травму ног. Живут с сыном на две пенсии, копила всю жизнь что бы сюда приехать. Но при всем этом глаза у нее светились такой радостью, таким счастьем, что не чувствовать это было невозможно. «Какая благодать, какая красота» — повторяла она раз за разом. Я увидел человека побитого жизнью, но до самых краев переполненного счастьем. В ее сердце был потрясающий мир и тишина, что казалось воздух вокруг нее светиться каким-то небесным сиянием.
В это же время, там же в Дивеевском монастыре, напротив комнаты, в которой я поселился, жила другая паломница, тоже инвалид и тоже беспомощная. От сахарного диабета ее тело все было покрученным и опухшим. Она не могла одеваться без посторонней помощи. Ее душила астма, отдышка, казалось что жизнь ее — сплошной кошмар. «Живу одним днем уже много лет, Слава Богу за все, а сюда приезжаю раз в году», — говорила паломница. Потом я узнал, случайно узнал, что были реальные случаи чудотворения от одежды этой женщины. С тех пор, когда она приезжает в Дивеево, у нее просят поносить кофточку.
Но суть не в этом, а в ее глазах. Не смотря на все ее ежесекундные страдания и боли, в глазах этой женщины светилась такая любовь и смирение, что невозможно было не любоваться внутренней красотой этого, с точки зрения мира, несчастного инвалида, но который уже при жизни мог дарить счастье другим, от того, что своего было с избытком. Жизнь в постоянной реальности смерти, ежедневное умирание, соединяясь с верой в Бога сделали ее святой. Так человек заживо умирая, начинает замертво оживать.
Протоиерей Игорь Рябко
Пресс-служба Запорожской епархии УПЦ
