Иногда на развратников, иногда на злодеев посерьезнее, на убийц и, конечно, на политиков, действия которых являются причиной великих бедствий.
Это настолько естественная реакция на всех этих отвратительных типов, что кажется странным, почему Писание ее не поощряет.
А оно не поощряет — в Библии много предостережений против ярости и гнева. «Перестань гневаться и оставь ярость; не ревнуй до того, чтобы делать зло, ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю» (Пс. 36:8-9).
Какова же правильная реакция на чужой грех? Мы можем видеть ее у пророка, который отнюдь не исходит яростью на грешников — он оплакивает их. «Если же вы не послушаете сего, то душа моя в сокровенных местах будет оплакивать гордость вашу, будет плакать горько, и глаза мои будут изливаться в слезах; потому что стадо Господне отведено будет в плен» (Иер. 13:17). Подобно этому поступает и апостол; призывая коринфян избегать греха, он говорит: «Чтобы не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали» (2 Кор. 12:21).
Эта реакция кажется странной и даже неприемлемой — мачо не плачут, они топают ногами, колотят кулаком по коврику для мышки и брызгают слюной на монитор. Ярость и гнев — дешевый и эффективный способ почувствовать себя сильным и, что гораздо интереснее, правым. Почему же пророк и апостол плачут?
Потому что они видят реальную картину мира: они видят, что подлинное несчастье, бедствие, худшее из всех бедствий, — это грех. Поистине глупо злиться и желать каких-то бед тому, кто и так находится в наихудшей беде.
Жизнь проходит быстро. Когда человеку двадцать, ему кажется, что ему никогда не будет сорок, но когда ему сорок, он понимает, что шестьдесят — уже не за горами. Это если дожить. А каждый день, заходя в интернет, мы видим сообщения о чьей-то смерти — автокатастрофа, онкология, сердце, преступность… И только сетевые дневники остаются памятником человеку, его слова, которые он сказал, когда был жив, еще доступны.
И языческая, и (особенно) христианская мудрость побуждает помнить о смерти, что в современной культуре звучит дико. С одной стороны, смерти очень много на всех экранах — и настоящей, в репортажах из мест катастроф и войн, и бутафорской, в кино и компьютерных играх, но вот серьезное, спокойное размышление о смерти не принято. Между тем помнить о смерти важно — это необходимо для правильного отношения к жизни. Поступок, который я совершу сегодня по отношению к другому человеку, может оказаться последним — для него или для меня. Комментарий, который я написал в чьем-то блоге, может оказаться последним, что я смог ему сказать.
Перед лицом этой реальности — мы все умрем — можно вести себя по-разному, но глупее всего ее игнорировать. Можно считать, что смерть просто означает конец личного бытия, обнуление всего, даже не тьму, не мрак, вообще ничего. Эта точка зрения не слишком характерна для человечества вообще — в большинстве культур мира есть те или иные представления о посмертии — но в Европе, особенно постсоциалистической, вера в «закопают — лопух вырастет» довольно распространена.
Даже обратившись к Богу, мы все еще находимся под ее влиянием. Так бывает: человек может быть вполне искренним и убежденным атеистом и сохранять в своем даже не мировоззрении, а скорее, практическом отношении к жизни элементы, которые восприняты им от христианской традиции и в атеистической картине мира теряют всякую опору, например, веру в объективный нравственный закон, человеческое достоинство и предназначение. Бывает и так, что человек вполне искренне и убежденно верит в Бога — вот только в его отношении к жизни и к людям еще много атеизма.
Поэтому нам нужно тщательно продумывать, во что мы верим и что из этого следует, и как это должно отражаться на том, как мы видим мир, ближних и самих себя. И начать, наверное, стоит с того, как мы видим свой и чужой грех. Господь уже давно дал ответ тем, кто желает до суда Божия самостоятельно вырывать плевелы: нет, — чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою (Мф. 13:29-30).
Мы все умрем, предстанем перед судом Божиим и узнаем о себе правду — кто-то из нас войдет в бесконечную любовь, радость, мир и свободу рая; для кого-то дверь, в которую он отказывался войти всю жизнь, закроется навсегда. Не потому, что Бог его не любит, а потому, что все, что любовь может сделать по отношению к тем, кто закоснел во зле, — это положить злу предел, который самими злыми будет переживаться как мука вечная.
И Господь, и апостолы учили, что можно закоснеть во грехе и погибнуть. Это ужасно? Это гораздо ужаснее, чем вы думаете. Человеку, который исходит яростью на грешников, стоит вздрогнуть от этой мысли: геенна реальна, и мы оба — я и грешник, на которого я так негодую, находимся на пути туда. Вернее, с тем гадом еще не очень ясно — чаще всего это образ, составленный из сообщений в интернете, мы не знаем, что это за человек, да и вообще чужая душа — потемки. А вот эта клокочущая ярость и ненависть, которая хочет убить, но не может добраться и поэтому исходит злыми словами, — это уже отчетливый звонок из ада.
А если тот, на кого я негодую, действительно человек злой и преступный — он движется навстречу участи настолько непередаваемо ужасной, что единственно правильная реакция на это — оплакивание.
А как же тогда противостоять злу? Не сказал ли поэт: «Из гранатомета — шлеп его, козла! Стало быть, доброто — посильнее зла»? Давайте подумаем, много ли зла было искоренено путем кипячения в Сети? И вообще — мы верим в победу Бога над злом, в Его правый Суд? Может, стоит подумать о том, как исполнить те обязанности — в отношении семьи, работы и ближайшего окружения, — которые Бог возлагает именно на меня?
Мы все умрем — я, вы, грешники, которые нас так сильно раздражают, и все мы придем на Суд. Если мы научимся жить в постоянном сознании этого, наша жизнь станет гораздо более мирной, спокойной и даже счастливой. Да, именно счастливой: человек, который плачет, счастливее того, который злобствует.
