Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев) — церковный ученый, библеист, один из ведущих российских специалистов в области библейского богословия. В 1966 году окончил физический факультет Ленинградского университета, в 1978-м — Ленинградскую духовную академию. Автор многих научных публикаций. Кандидат богословия, профессор Санкт-Петербургской духовной академии, преподаватель Санкт-Петербургского университета. Выступает с многочисленными открытыми лекциями.
— Относительно конца света в Православной Церкви сегодня наблюдается две тенденции: или благоговейного молчания, или мрачного, часто экзальтированного ожидания, когда люди уходят в леса, пещеры, оставляют нормальную жизнь, отказываются от паспортов. Почему?
— Исторически так сложилась, что уже самое первое поколение христиан, то есть апостолы и их непосредственные ученики, жили в напряженном ожидании скорого второго пришествия Христа. Это пришествие предсказывалось в Новом Завете, в первую очередь в Евангелиях: от Марка, Матфея, Луки, и мыслилось оно как «эсхатон», то есть конец этого мира. Но не полный конец, несущий разрушение всего творения, а его преображение, возрождение. И поэтому ожидание христиан было совсем не мрачное, а исполненное оптимизма. Апостол Павел уже в Первом послании к Фессалоникийцам (1 Фес. 1: 2-10), обращенным из язычества, говорит: «Вы обратились к Богу от идолов, чтобы служить Богу живому и истинному и ожидать с небес Сына Его, Которого Он воскресил из мертвых», — вот тут мы видим, что на второе место после проповеди монотеизма апостол ставит учение о втором Христовом пришествии, об ожидании воскресшего и прославленного Господа. Но это — не только состояние эсхатологического ожидания, но и состояние эсхатологического пребывания. Оно присутствует во всем Новом Завете.
Что такое конец, что такое эсхатон? Это край, предел! А все, что происходит за пределом данного мира, данного пространства, данного времени, мы называем трансцендентной реальностью. Это потусторонняя, божественная реальность. Вот, например, в книгеАпокалипсис: там апостол Иоанн сначала пребывает на земле, на острове Патмос, где он был в ссылке, но потом «в Духе» (то есть в экстатическом порыве) он поднимается сквозь двери, открытые на небе, поднимается на небо, и его взгляд устремляется с неба на землю. Он попадает в трансцендентную сферу, за эсхатон, за пределы нашего пространства и времени.
А какие были первые слова Иисуса Христа, когда Он после Крещения и искушения в пустыне вышел проповедовать? «Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк. 1: 15 — это первые Его слова, зафиксированные евангелистами. И если точнее их переводить, они будут звучать: вот, исполнился срок, назначенный Богом, и уже сейчас пришло Царство Небесное (в оригинале стоит тут глагол в перфекте), покайтесь и веруйте в это Евангелие, в эту Благую весть. А в чем состоит «Благая весть»? Да в том, что Царство Божие уже здесь, что мы уже живем в эсхатоне. Потому что там, где Иисус Христос, там, где я живу с Ним, где я соединен с Ним, там я живу уже не только этим миром, но и миром потусторонним, так я перешагиваю за эсхатон.
Это прекрасно выражено в некоторых местах Священного Писания Нового Завета. Например, апостолом Павлом, когда он говорит своим чадам: «Вы уже оживлены Христом, вы уже живете во Христе, вы уже на небесах!» Как на небесах? Я же на земле! — Ну и что? Мы и на земле, и на небесах! — Да нам еще спасаться нужно! — Да бросьте, Вы уже спасены! (см. Рим. 3: 24). Вы уже совершенные! (см. 1 Кор. 2: 6). Но, с другой стороны, наше спасение только в будущем (см. Рим. 8: 23), совершенство еще впереди (см. Флп. 3: 12)! Таких на первый взгляд парадоксальных мест в Новом Завете очень много, но логически они легко разрешаются. Дело в том, что в спасении сосуществуют два аспекта. Один аспект объективный, от нас независимый, а второй субъективный, зависимый от нас. Это можно проиллюстрировать таким примером: вот человек пребывает в тюрьме. Он не свободен. Он сидит в камере, со всех сторон ограничен стенами и решетками, как все мы ограничены нашей греховной природой. И вдруг выходит указ президента: помилован! Что же? Появляется стражник, который открывает двери моей темницы и говорит: ты свободен! Но чтобы реализовать свою свободу, свое спасение, мне нужно еще сделать несколько шагов по направлению из камеры. Вот тогда я буду по-настоящему спасен и свобода моя будет реализована.
То есть я могу одновременно жить и здесь, и в эсхатоне — постепенно реализуя его в собственной жизни, в собственном состоянии.
Первые христиане жили непосредственным ожиданием скорого пришествия Христа, но шло время, и менялись поколения. Стало понятно, что конец придет не скоро, и вот тогда возникли эти две современные тенденции: с одной стороны, кто-то стал пытаться рассчитать дату пришествия, придумывать по этому поводу какие-то фантастические концепции, несмотря на все апостольские и церковные увещевания. Ведь уже в I веке апостолу Павлу приходится писать: «О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью» (1 Фес. 5: 1-2) — то есть неожиданно, его нельзя предсказать. Другая тенденция была более трезвая: история продолжается, а стало быть, нужно жить, жить согласно Христу, жить в истории и не задумываясь о конце, но жить так, чтобы встретить этот конец достойно, когда бы он ни пришел.
Я думаю, что современная церковная позиция отражает тенденцию трезвения. А вот первая, хоть со временем и стала носить маргинальный характер, по-видимому, будет существовать до скончания века. Господь Иисус Христос в числе признаков наступающего конца говорит о появлении лжепророков, лже-христов, так же как и о появлении экзальтированных людей, которые будут говорить: здесь Христос, там Христос (см. Мк. 13: 21). Так что ничего нового в этом нет.
Показательно, что настроения «экзальтации» и кликушества, как правило, существуют в среде, богословски не образованной, среди людей, не знающих ни Священного Писания, ни толкований… Достаточно сказать, что представления о конце света у них провинциально-локальные. Ну, скажем, случится что-то в данной стране, городе или даже деревне: голод, землетрясение, — и это уже воспринимается как конец света, хотя Священное Писание говорит нам о принципиальном конце, о конце, имеющем космический характер.
— А события Апокалипсиса — это реальные катаклизмы, разрушение материков и гор нужно воспринимать как достоверное предсказание?
— Нет, это совсем неправильный взгляд на книгу Апокалипсис. Ну, во-первых, Апокалипсис — это книга не историческая и это не исторические прогнозы. Она написана в сложном жанре: во-первых, это апокалиптика, описание эсхатологических событий. Но все, что эсхатологично, не может быть описано нашим здешним языком, земными терминами. Поэтому весь язык Апокалипсиса насквозь символичен, и нужно знать и понимать все эти тонкие аллюзии и коды, которыми пользуется автор Апокалипсиса, чтобы понимать, о чем там идет речь.
Во-вторых, это пророчество. Но важно помнить, что христианское пророчество, как и ветхозаветное пророчество, это совсем не «предсказание». Предсказывают цыганки, а не пророки. Христианское пророчество никогда не описывает будущее! Оно всегда относится к тому, что происходит сейчас и здесь. И Апокалипсис — это книга пророческая.
Наконец, Апокалипсис — глубоко богословская книга. Какая ее основная мысль? О ней говорит уже первая строчка книги: «Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам своим, чему предстоит быть вскоре» (Откр. 1: 1-3). Что в Апокалипсисе открывается? Открывается то, как должно осуществиться одно из важнейших прошений молитвы «Отче наш»: «Да приидет Царствие Твое, яко на небеси и на земли»!
Мы знаем, что на земле царит зло. Это царство сатаны, царство греха. А на небе Царство Божие, царство благодати. Так вот, как Царство Небесное станет Царством земным? Об этом и говорит Апокалипсис. Апокалипсис говорит и о роли Церкви: что нам делать, чтобы Царство Божие осуществилось на Земле.
— Но если это так, то почему Апокалипсис не читается в Православной Церкви за богослужением, как читаются все остальные книги Нового Завета?
— У католиков и протестантов он читается. Все дело в разной судьбе этой книги на Востоке и Западе. Вы, может быть, удивитесь, но до V века на Востоке ее почти никто не знал. У святых отцов Восточной Церкви вы не найдете ни одной строчки, ни одного упоминания об этой книге, даже у святого Иоанна Златоуста, который толкует или цитирует все книги Священного Писания. Она ему просто неизвестна!
За всю двухтысячелетнюю историю на Востоке эта книга лишь единожды толковалась — это толкование святого Андрея Кесарийского ( VI – VII века), которое в общем несопоставимо с тем мощным потоком толкований, который Апокалипсис имел на Западе, начиная со II века, со святого Иринея Лионского, и до наших дней. На Востоке вплоть до XII века «Откровения» почти нет в рукописях, да и после эта книга появляется не во всех печатных изданиях Нового Завета. В древности Библии как единой книги в современном представлении, такой, которую можно поставить на полку и где обязательно есть все книги Нового и Ветхого Завета, почти не было. Библию переписывали вручную, чаще не весь текст подряд, а по зачалам (богослужебным отрезкам. — Ред.), чтобы читать в Церкви. Имели Библию целиком только редчайшие монастыри или ученые монахи. А на Западе Апокалипсис активно переписывали, печатали и читали в Церкви.
Почему так вышло? На Востоке всегда очень осторожно относились ко всякого рода «откровениям», опасались гностически-экзальтированых «пророков». Малая Азия, где апостол Иоанн писал Апокалипсис, была главным раннехристианским источником гностических ересей. И к этой книге на Востоке относились с осторожностью. Канон книг Нового Завета складывался постепенно и в разных областях по-разному. Варварский Запад был попроще, богословская мысль там была не столь бурной, ересей потому поменьше, и Апокалипсис очень рано включили в канон. На Востоке же круг чтений сложился до того, как Апокалипсис окончательно попал в восточный канон и укрепился в нем.
Это произошло и в связи с особенностями самой этой книги. Если для первых читателей Апокалипсис был утешительной книгой, повествующей о конце этого злого мира и близости спасения в Царствии Божием, то со временем и эсхатон, и описанные в Апокалипсисе события стали восприниматься как что-то страшное, нежелательное. Первые читатели смотрели на ту цель, к которой ведет книга: Бог воцарится и совершит то, что замыслил… Последующие поколения стали видеть только ужасы, что отражает во многом ветхозаветное понимание «Дня Господня», эсхатона, который там изображается именно как ужас. «Горе желающим Дня Господня! …он тьма а не свет» (Амос 5: 16-20 ). То же и у Захарии, у Исайи. А тут сияющий Иерусалим, венец радости!!!
— Западные толкования опирались на «реалистическое» понимание пророчеств Апокалипсиса?
— Были разные толкования: и более духовные, и буквалистские, которые ожидали увидеть, например, конкретную саранчу. Но это значит вообще ничего не понимать в Апокалипсисе! Эта книга глубоко символична. А ждать реальную саранчу, это все равно что смотреть на икону и, если там изображен, скажем, человек с мечом — так изображают апостола Павла, — думать при этом, что апостол действительно все время ходил по Риму с мечом. Это же символика!
— То есть вся драма Апокалипсиса, которая рассказывается как повествование, должна пониматься как «икона» эсхатона, а не как исторический нарратив…
— Как утонченное богословие в форме нарратива, который описывает актуальное, реальное состояние мира. И если мы читаем о звере, о поклонниках зверя и о тех, кто не принял печати, — все это написано и о том, что происходило во времена апостола Иоанна, и о том, что происходит сегодня…
Символика зверя — это олицетворение Римской империи, а знаменитое число «666» — это число имени императора Нерона, которое получается, если сложить числовые значения букв. Но мы вправе видеть в той древней реальности реалии сегодняшние. Нерон уже тогда был символической фигурой. Книга Апокалипсис использует ее для описания эсхатологических реалий и эсхатологического взгляда на землю. В этом смысле и Нерон, и Римская империя, они существуют и сегодня.
Язык Апокалипсиса — это язык символов для посильного описания неописуемого, и эти символы берутся, во-первых, из Ветхого Завета — сотни ветхозаветных аллюзий, преимущественно на пророческие книги. Автор Апокалипсиса осознает себя на вершине всех пророчеств и активно использует ветхозаветный символический язык. Второй, хотя и меньший, источник символов — это, опосредованно конечно, языческая мифология. В том числе и религиозно-политические мифы, отражающие, например, культ императора.
Катаклизмы, которые в Апокалипсисе предваряют эсхатон, — это все не какие-то уникальные грядущие бедствия, это те бедствия, которыми и теперь живет мир, которые он переживает в течение своей истории.
Вот посмотрите, что там происходит: Иоанн попадает на небо — это четвертая глава. В пятой главе он видит у Бога книгу, запечатанную семью печатями. Основное содержание этой книги — как должно осуществиться Царство Божие. Но это тайна. И пока не снимут все печати, книга не откроется и эта тайна не осуществится. И вот Иоанн рыдает — от того, что никто не может снять эти печати. Но одно из ангельских созданий говорит ему: не плачь, ибо вот — и указывает на Агнца, Который достоин открыть эту книгу и осуществить, что там написано. После чего Агнец, то есть Христос, начинает снимать печати. Понятно, что это символика. После снятия каждой печати происходят какие-то события, и вот, казалось бы, после снятия седьмой печати книга должна раскрыться, быть прочитанной, ее содержание должно осуществиться. Но… Но ничего такого не происходит! Снимается шестая печать, и появляются семь ангелов, которые трубят в трубы, и с каждом звуком трубы происходят тоже какие-то процессы на Земле. Когда кажется, что седьмой ангел протрубит и вот все должно совершиться, опять ничего такого не происходит! После шестой трубы появляется семь громов, которые готовятся греметь, и что-то должно произойти ужасное на земле… Причем заметьте, при снятии печатей происходят события, которые всегда сопровождают человеческую историю. Война, голод, болезни, мор. И гибнет 1/4 часть земли. Звучат семь труб, происходят новые «казни», но при этом гибнет 1/3 часть… История тут ни при чем, а каков богословский смысл этих казней? В том, что люди должны вразумиться и покаяться, все эти страдания имеют спасительное предназначение.
И вот семь труб звучат, но не приносят облегчения. Кто-то изменился, но прочие так и не покаялись в делах рук своих. Что делать? Посылаются семь громов. И по апокалиптической традиции должна погибнуть уже ½ людей, а ½ покаяться, но тут появляется ангел, который говорит Иоанну: не записывай эти семь громов, не будут они греметь! То есть бессмысленны все эти казни — они не приводят к покаянию людей. Нужны какие-то иные способы вразумления. И вот тут появляется уже открытая книга, которую ангел подает Иоанну и повелевает съесть и заново пророчествовать. Но не старыми пророчествами, а новыми! Здесь надо сделать отступление. В Апокалипсисе есть интереснейший богословский лейтмотив сравнения старых пророчеств и их нового исполнения. Так, когда в 5-й главе Иоанн рыдает, один из высших ангелов говорит ему, указывая на Агнца: «Вот лев от колена Иудина, Он победил и может открыть эту книгу» (Откр. 5: 5-6). Это аллюзия на ветхозаветное пророчество о льве из колена Иуды, которое звучит в конце книги Бытия, где Иаков раздает завещания сыновьям. Он благословляет своего сына Иуду и сообщает ему пророчество (Быт. 49: 9-10), которое уже в древности понималось как пророчество мессианское. Отсюда и пошло представление о том, что Мессия произойдет из колена Иудина. Это будет Мессия-победитель, который с мечом в руке уничтожит язычников и возвысит над ними народ Божий.
Но когда ангел говорит Иоанну: смотри, вот лев… Иоанн видит не льва, а Агнца! Мы слышим «лев», а видим Агнца! Этот мотив постоянно присутствует в Апокалипсисе: слышим одно — а видим другое. Слышим древние националистические и устрашающе милитаристские пророчества — но видим все совершенно иначе. Пророчества осуществляются, но как бы наоборот! Мессия не лев, который будет убивать, а Агнец «как бы закланный», Который будет убит! И потом, в седьмой главе, говорится о тех, кто будет спасен. Мы слышим число спасенных. Их 144 000 из всех колен израилевых: перечисляются полки Израиля, идущие на священную войну. Это Иоанн слышит. Но что он видит? Иоанн смотрит и видит: неисчислимое множество спасенных людей, которое никто не может пересчитать, из всякого колена и языка стоят с… пальмовыми ветвями! Не с автоматами — а с пальмовыми ветвями перед Престолом. Слышим «остаток Израиля» — а видим «всех людей земли». Здесь ветхое сменяется новым.
Так и Ангел говорит апостолу: съешь книгу и пророчествуй по-новому! И вот в 11-й главе появляется пророчество о двух свидетелях, о том, что же нужно сделать, чтобы покаялся народ! Мы видим, что люди каются не в результате катастроф и наказаний, но в результате проповеди и действий Церкви свидетельствующей и пророчествующей. И в этом важное нам предупреждение, потому что мы не видим вокруг себя такой согласно свидетельствующей Церкви. Мы видим Церковь раздробленную, разделенную на клочки, на конфессии. И до тех пор, пока Церковь не свидетельствует миру «едиными устами и единым сердцем», мир будет становиться хуже и хуже. И об этом тоже предупреждает Апокалипсис.
